Просёлочные дороги - Страница 11

— Да эти люди в коридоре как-то странно вели себя, — пояснила Тереса. — Разговор у них был какой-то подозрительный. Причём говорили они тоже подозрительно, шёпотом. Потому я и не стала просить их зажечь мне свет.

— Шёпотом? И ты слышала? — удивилась мамуля.

— Так ведь они у самой двери в ванную стояли, а там, видели, какая щель? В неё меня наверняка просифонило при открытом-то окне!

— Ну так о чем же они шептались?!

— В том-то и дело, что не знаю!

— Здравствуйте! Только что сказала — разговоры подозрительные, и вдруг не знаешь?

— Неужели не ясно? — опять разозлилась Тереса. — Слова-то я слышала, только их смысла не поняла. А смысл явно зловещий! Таинственный!

— Так что за слова?

— Сейчас вспомню. Значит так, они шептали: «Опять здесь». Потом: «И не скрывается». И ещё: «Это не может быть случайным». Потом: «Может, это ловушка?» И наконец: «Любой ценой надо с этим покончить!..» — Ничего особенного! — сказала мамуля. — Почему ты решила, что это обязательно шайка преступников?

— Я же уже объяснила, — опять разозлилась Тереса, — важно не то, о чем они говорили, а то, как они это говорили! Слышали бы вы! Таким зловещим шёпотом…

— А сколько их было?

— Три штуки. Двое мужчин и одна женщина.

— Ну, невелика шайка, — презрительно фыркнула Люцина. — Нас больше.

Старшая сестра с энтузиазмом её поддержала:

— Ещё бы! Как выскочим в коридор в ночных рубашках с дрекольем в руках — никакая шайка не устоит! Сразу разбегутся!

— Вот только где мы возьмём дреколье? — скептически заметила тётя Ядя.

— Хватит смеяться! — обиделась Тереса. — Откуда я знаю, где взять дреколье… То есть я хотела сказать — не нравится мне это! Кажется подозрительным! Они говорили о каких-то махинациях, уж вы мне поверьте!

С трудом настроившись на серьёзный лад, мы объяснили нашей заграничной родственнице, что в туристический сезон в Сопоте махинациями занимаются все, кому не лень, и совсем не обязательно для этого сбиваться в преступные шайки.

И все-таки Тересу мы не переубедили.

— Как хотите, а они мне не понравились, — стояла она на своём. — Очень не понравились. И Люцина тоже хороша — нашла, где нас поселить. В какой-то подозрительной малине…

Потом подозрительной оказалась Устка, где Люцина устроила нас в доме отдыха, заведующая которым была её подругой. Здесь нам повезло: мы угодили в перерыв между двумя заездами и одни наслаждались всеми благами, положенными отдыхающим. Безоблачное счастье несколько замутил скандал, разыгравшийся прямо под нашими окнами глубокой ночью. Исполненный драматизма дамский голос требовал немедленного возврата двухсот банок мастики для паркета, в крайнем случае соглашаясь принять вместо них духи «Суар де Пари», а мужской голос раздражённо предлагал вместо мастики поставить пустые бутылки и лично их разбить, причём брался сам составить по всей форме протокол о гибели товара, одновременно высказывая какие-то туманные обвинения в адрес какого-то паршивца Зютека, который никогда не держит слова, падла!

Тереса опять жутко раздергалась из-за очередной преступной афёры, тем более подозрительной, что отчаявшейся даме, судя по всему, было все равно, будет ли она благоухать мастикой для паркета или французскими духами. И опять непросто было втолковать Тересе, что никакая это не афёра, а просто переучёт в магазине хозтоваров.

Во всяком случае, ночь прошла интересно, а после неё наступил не менее интересный день. Моим бабам мало оказалось молока, теперь они зациклились на рыбе. Они вдруг дружно решили, что жить у моря и не поесть рыбы — просто смешно. Это очень задержало нас в пути, так как пришлось останавливаться перед каждым рыбным магазином, и по большей части напрасно. Меньше других участвовала в рыбной лихорадке тётя Ядя, занятая своим фотографированием и вспомнившая, что она худеет. Не выпуская из рук фотоаппарата, она щёлкала направо и налево пёструю летнюю толпу с нами на первом плане.

В Колобжеге у неё кончилась плёнка. Она зарядила в аппарат новую, а вынутую решила тут же отдать проявить. Поскольку при самом въезде в город мне попался навстречу знакомый филателист, а говорить из-за тёти Яди мы могли только о плёнке, филателист, чтобы отделаться от неё с плёнкой, назвал адрес хорошей, по его словам, фотомастерской, и тётя Ядя бросилась туда бодрой рысцой. Ей обещали проявить плёнку через два дня из уважения к упомянутому филателисту, а обычный срок в разгар сезона — две недели.

Только вечером мы сообразили, что два дня для нас тоже слишком большой срок, из Колобжега мы должны уехать во что бы то ни стало утром следующего дня, в связи с чем тётя Ядя опять бодрой рысцой отправилась в мастерскую умолять их проявить плёнку к завтрашнему утру. Вернее, бодрой рысцой мчались мы с ней на машине, ибо уже наступил вечер и мастерскую могли закрыть. Успели мы перед самым закрытием. Я не могла ей помочь — приходилось оставаться в машине и делать вид, что я вовсе не стою — у мастерской как раз висел знак, запрещающий стоянку — а просто так себе потихоньку проезжаю мимо. Тётя Ядя вернулась быстрее, чем я ожидала, совершенно ошарашенная.

— Ничего не понимаю, — пожаловалась она, — этот пан принял меня как-то так… невежливо. Перед этим был очень внимательный и вежливый, а сейчас — совсем наоборот. Не только отказался выполнить заказ побыстрей, но и вообще не хотел возвратить мою плёнку.

— Как это — не хотел? Почему?

— Понятия не имею. Начала я его просить проявить побыстрее, он сразу — «И речи быть не может!» Ну, в конце концов, понять их можно, работы невпроворот, тогда я вежливо прошу в таком случае вернуть мне непроявленную плёнку, дескать, проявлю в другом месте. Так он, представляешь, принялся крутить — стал сначала говорить, что отправит мне её по почте, чтобы я оставила адрес, потом вспомнил — плёнка уже в лаборатории, он дал заказ на её проявление и отказаться нет никакой возможности, потом что-то ещё выдумал, в общем, плёл несусветные глупости и при этом грубил мне!